Творимая сегодня вечность

В мире виртуальных ценностей и исследований, который нам наглухо недоступен, поскольку настанет лет через 200-300, никак не раньше, люди научатся по вещам определять путь и судьбы создателей этих вещей. Путь, по понятию пути, при жизни всегда кажется кривым и случайным, полным провалов, зигзагов и небытия, необъяснимый и непонятный нам самим, а через века выстраивается как удивительно ровный, логичный и неоспоримый.

И тогда какому-нибудь исследователю попадется в руки – амфора, скульптура, светильник или еще какая-нибудь вещь, сделанные неизвестным ему и интернет-каталогам Романом Максишко. Он повертит эту вещь в своих вещих и немного виртуальных руках и начнет записывать результаты своих исследований: неизвестный мастер конца 20-го-начала 21-го веков, прошедший интересный путь, начав с палеонтологии на геологическом факультете одного провинциального университета, кажется московского. Потом занимался антропотехникой, точнее, ее социо-инженерным приложением – игротехникой, что также естественно, как переход патолого-анатома с вскрытий к изучению психологии трупов. Потом был Мистический семинар, учеба и освоение профессии у мастеров-дизайнеров в Германии и Швейцарии, представителей почтенных и старинных ремесел.

У нас задача попроще – увидев и поняв путь, мы познаем вещь, созданную на этом пути и можем даже сказать заранее, даже не видя этих изделий, стоящие ли они или так, – фуфло. Проследим же путь…

Чешский граф Максишка стал совподданным Максишко и тем самым потерял не только свое дворянское звание, но и некоторым образом пол, приобретя нечто среднего рода, как большинство жителей солнечной и сальной Украины. В нашей малополой культуре потерять достоинство и это самое… легче, чем потерять кредитную карточку «Виза». Когда-то все мы были среднего пола, по крайней мере, в звательном падеже: отче, мати, братие, Господи, Боже, сынку и так далее. Христианизация с ее гендерными заморочками и проблемами, коснулась нашей ментальности лишь по касательной: мы до сих пор склоняем «папу», «дядю», «дедушку», «Рому» точно также как «маму», «тетю», бабушку» и «Машу».

Граф Максишка, как и все мы, вынужден был стать советским человеком среднего рода. Его сын Роман родился в Виннице и получил отменное домашнее воспитание, выразившееся в игре на различных музыкальных инструментах, от блок-флейты до фортепьяно, превосходном знании немецкого и английского языков, а, главное, в присущем только западно-славянскому дворянству мастерстве и искусстве утонченного лаконизма самовыражения.

Несомненно, мастер – главная, но не единственная причина любого изделия. Как говаривал еще Аристотель, во всякой вещи присутствует, помимо мастера, также материал, форма и содержание. И в этой классической квадриге причин вещей мы и останемся до конца наших заметок.

В основном Роман работает с таким пластичным и универсальным материалом, как свет. Это – его главная специализация. Свет в исполнении мастера не только функционален, что само собой, он очень выразителен. Он полон мыслями, чувствами, настроениями, он создает ауру освещаемого пространства и необходимую загадочность и непроявленность неосвещаемому. Светом Максишко решает проблемы интерьера, украшений, утилитарных вещей и просто вещей, назначение которых – быть и тем украшать наше меркантильно-прагматическое, а, следовательно, убогое существование.

В православной традиции иконописи свет выражается золотом. По-видимому, Божественный свет именно таков. Но нас он слепит или, хуже того, тешит наше безумное тщеславие. Нам нужен иной свет – чистый, но в гамме и сочетании с нами, земными и слегка приглушенными собственным несовершенством. Свет made by Maxishko созвучен, когерентен нам – им хочется пользоваться, в нем хочется быть, он облагораживает нас, а не отталкивает и не пугает, он подлинно сделан руками. А еще он музыкален и подобен то гобою, то флейте, голосам одиноким, порою грустным, но никогда – грубым. Американцы со свойственной им нерасторопностью вкуса назвали бы работы Романа Максишко романтическими, но это не совсем так, точнее – этого явно недостаточно
Роману, однако, подвластны и другие материалы: металл, глина, дерево – все, что таит в себе хотя бы намек на свет.

Что касается формы, то, помнится, по возвращении из Швейцарии (было это лет пятнадцать тому назад, а потому каждый раз думается, было ли это или просто – легенда?), Роман учил меня искать руками форму в абсолютной темноте и тишине. Осязание не должно состязаться с другими чувствами, как самое тонкое и чуткое. Я помню волшебство возникавших форм даже в моих – корявых и непородистых – пальцах. Порождаемые мастером формы чрезвычайно просты. Кто знает, тот понимает: нет ничего труднее, чем простая форма. Мне, например, один мой ученик однажды попенял на упрек, что сделанное им сложно: «Что Вы хотите? За такой короткий срок сделать простое просто невозможно!»